# Главная
# События
# Галерея
# Об авторе
# Ссылки
# Контакты

— Почему ты выбрал Владивосток?

— Наверное, так было проще. Я вообще собирался ехать на запад: Москва, Питер… Причем для меня Москва и Питер — что-то одинаковое, что-то, что далеко от нас, но рядом друг с другом. Будешь в Москве — посетишь и Питер… Но занесло меня во Владивосток. На тот момент это был единственный город, который, с одной стороны, был достаточно большим, портовым, в отличие от Читы, где я жил, и в то же время, он сохранял в себе такую сибирско-дальневосточную провинциальность, то есть не являлся бешеной столицей. Владивосток я воспринимал как наиболее оптимальный вариант, где, как мне казалось, и делать что-то можно, и не настолько сурово и беспощадно, как в столице. Так и приехал сюда. К тому же во Владивостоке у меня были знакомые, с которыми я встречался, может, раз, но тем не менее они были. И, естественно, уезжая в другой город, я не мог этого не учитывать.

— Не разочаровался?

— В принципе, да, разочаровался. Город оказался попсовым на поверку. Оказалось, здесь тоже делать что-нибудь очень сложно. Но жалеть я совершенно не жалею, потому что, во-первых, в сравнении с Читой, здесь все-таки какая-то жизнь есть, все равно есть какое-то движение. Во-вторых, здесь я устроился на работу в ансамбль «Вече», который является достаточно профессиональным и перспективным. И это тоже воспринимается мной как определенный этап.

— Расскажи подробнее о «Вече».

— Это подарок судьбы, так я его воспринимаю. Во всяком случае, такие вещи принято называть именно подарками судьбы, потому что это тот самый случай, когда я имею возможность работать, зарабатывать деньги музыкой, причем той музыкой, которая мне понятна и которую я воспринимаю достаточно хорошо, именно фольклор. Я учился на народном отделении, заканчивал училище. И так удачно сложилось, что возможность зарабатывать в большом чужом городе появилась именно такая.

— А какими ты владеешь инструментами?

— В ансамбле я играю на гуслях, на различных духовых инструментах: всякие жалейки, флейты, рожки. Это основное. И плюс к этому — то, что в состоянии делать каждый — ударные, шумовые инструменты.

— А еще, кроме народных, какие инструменты?

— Гитара. Но я не считаю, что ею владею. То есть использую ее для аккомпанемента в своих песнях. Как лидер-гитарист я не играл никогда и нигде и не уверен, что у меня это может получиться.

— Песни давно пишешь?

— С 15 лет.

— Сколько у тебя песен, которые не стыдно показать, на твой взгляд?.. Так, по грубой оценке.

— Почти все они вошли у меня в рабочую запись — 17. Плюс есть вещи, которые не стыдно показывать, но я их просто внутренне уже не воспринимаю. 17 — это такой хороший рабочий материал, над которым надо работать.

— Альбом выпускать собираешься?

— Собираться собираюсь. Но это не так просто, как оказалось, во Владивостоке в том числе.

— Ну, у Рыбалки например…

— Ну как бы например…

— Ты альбом какой хочешь, соло, да? Ты, вообще, предпочитаешь играть в группе или один?

— Вообще я хочу в составе играть, конечно. И уже на протяжении года я пытаюсь его собрать, но все время случается что-нибудь… Я вот не знаю, как и что или как и почему, какие философские критерии сюда приплетать можно, но вот уже год у меня ничего не получается. Вроде все — все собрано. В мае прошлого года я готов был записать несколько вещей в составе…

— С кем?

— Это был, собственно, Аларик (на теноре своем духовом), была скрипка, была гитара, соответственно, бас. Вот. Простые акустические ударные. Я с гитарой и вокалом. Достаточно полноценный был акустический состав. Уже была договоренность со студией, я уже нашел деньги на запись… Все рассыпалось в последние 2-3 дня. Просто одновременно разбрелись все люди. Одновременно возникли у всех проблемы. Мне нужно было уезжать в Читу. День, два, три дня прошло… Я ничего не успел сделать. А когда вернулся через месяц, пришлось все начинать с нуля. И так я до сих пор маюсь, не могу найти людей.
Сейчас я снова начал эту эпопею. Снова хожу по людям, договариваюсь, и снова они не приходят на стрелки… Я уже не знаю. Эта проблемность уже на кончиках моих нервов.

— А почему так происходит? Это ведь не только твоя проблема — с составом.

— Честно говоря, я затрудняюсь на этот вопрос ответить. Для меня всегда был философский вопрос — существуют ли причины вовне? Или все только внутри? Я до сих пор не могу на этот вопрос найти для себя ответ. Можно искать причины вовне, в каких-то условиях объективных. Но я склонен все-таки полагать, что дело все внутри, в своей голове. Видимо, у меня в голове не срастается внешний коллектив.

— Но без состава ты все равно выступаешь?

— Мне это уже опротивело до безобразия. Я выступаю, потому что иногда просто есть возможность. Я просто не хочу теряться. Поэтому я иду с одной гитаркой пою.

— Но ведь, наверное, и песни требуют выхода?

— Естественно, и песни требуют выхода. Хотя в последнее время пишу достаточно редко. Вот совсем недавно написал одну песню, а до нее очень долго не писал.

— А вот те концерты, где тебе приходится выступать, квартирники, они вообще имеют смысл? Такие вот полуподвальные, полупрофессиональные?

— Смысл, наверное, имеют — для каждого свой. Хотя, наверное, у всех один. Опять же что определяет для себя смысл? В принципе, имеет смысл. Да, имеет смысл, потому что, как только что было сказано, песня требует выхода. Уже хотя бы поэтому они имеют смысл. К тому же такой теплый, душевный и дешевый вариант.

— Ну да, дешево и сердито.

— Да. Это возможно сделать. Это делать несложно. Очень простой рецепт, доступный для всех. И поэтому это имеет смысл.

— А вот такой вот не такой уж дешевый, укрупненный квартирник, как «Электросвалка»? Как она тебе? Ты первый раз был на ней?

— Выступал первый раз. Опять же ничего перспективного в таких концертах я не вижу. Но вот то, как это есть, это очень хорошо. И пусть будет. Наверное, так это и должно быть. Все, что больше, это уже другое.

— Нечто большее, чем квартирник, но нечто меньшее, чем серьезная концертная деятельность. Ясненько. А вообще ты сам по себе человек замкнутый или больше контактный?

— Замкнутый. Совершенно не коммуникабельный. Это моя проблема. На контакты с творческими людьми, естественно, иду, так как это необходимо, но тогда, когда это необходимо. А само по себе у меня почему-то так не получается.

— На вопрос: «Почему не продолжает деятельность «Двуугольник»?» — уже, наверное, ответ был, да?

— Что касается «Двуугольника», это ошибочное мнение, что «Двуугольник» — это сотрудничество с Алариком. «Двуугольник» — это название коллектива, который я пытался делать. Независимо от состава. Просто Паша достаточно пофигистичный, ему все равно, как это будет. Ему было в кайф играть. Он и сейчас не против играть.

— Близкий вопрос к квартирникам. Самиздат — это те же самые квартирники, только воплощенные в кассеты и какие-то тексты. Ответ уже, наверное, прозвучал. Но уточнить… К самиздату у тебя отношение такое же, как к квартирникам?

— К самиздату как явлению?

— То, что больших перспектив тебе не даст.

— Это никому больших перспектив не даст. Это не предполагает давать перспективы, насколько я понимаю.

— А вот смотри, тут можно немножко поспорить. В другие времена и «Алиса», и «Аквариум» — все наши нынешние «монстры» — вышли из самиздата. Это то, что Гребенщиков называл «новой кассетной культурой». Они не могли широко издаваться по причине цензуры, многие их слушали потому, что они были противовесом официальной эстраде. Сейчас ведь тоже зреет… еще не созрело, может быть, еще не время для этого явления, но уже зреет. Можно это почувствовать по многим неформатным журналам: так же, как раньше был протест против официальной эстрады, сейчас зреет протест, порой подсознательный, против коммерческой эстрады. То есть фактически ничего не изменилось. Раньше худсоветы решали, сейчас — бабки. И этот протест зреет. Не думаешь ли ты, что люди, которые сейчас слушаются на кассетах, в дальнейшем могут выйти как альтернатива?

— Я могу согласиться с тем, что это зреет. Но рок-н-ролл той волны, он зрел не три года, он зрел очень долго.

— Долго, да.

— Это назревание началось годах в шестидесятых. Все Гребенщиковы, Шевчуки, Кинчевы, они попали уже на последний этап, на этап развала самой той системы. То, что зреет сейчас… К моменту взрыва мы успеем стать стариками.

— Сейчас сам себя, наверное, опровергну. Мне кажется, сейчас этого не случится, потому что рано или поздно люди попадают в поле зрения продюсеров, и наиболее активно крутящиеся в самиздате спокойно переходят в ряды тех, кто хорошо кушает и много ездит.

— И Гребенщиков, и Шевчук зарабатывают сейчас деньги очень немалые.

— Недавно мы разговаривали с Сергеем Симом, местным музыкальным экспертом. И он говорит, без проблем можно звать в любой город «Аквариум», «Алису», «ДДТ» — три команды, которые всегда соберут публику.

— Притом что «Аквариум» уже перестал быть той идеей, которой был в 80-е годы. Это просто некий БГ, приглашенный вместе с сессионными музыкантами зарабатывать деньги.

— В свое время он говорил, что «Аквариум» — это способ существования. Если, допустим, Шевчук… Кстати, как ты относишься к этому конфликту Шевчука с Киркоровым? (Смеется.)

— Я мало слышал об этом.

— Если Шевчук оказывается в одном кабаке с Киркоровым, это уже о многом говорит. Когда я об этом узнал, первая мысль была такая: а как он там оказался? Как, вообще, рокер может оказаться в кабаке, где сидят Киркоров и Галкин? Что ему там вообще делать? А потом выяснилось, что у него друзья есть такие богатые, которые туда его повели. Но если они его туда привели, на хрен еще к ним подходить, на хрен замечать этого Киркорова…

— Каждому свое.

— Мы отвлеклись. Максим, музыка в твоей жизни — это что? Вопрос традиционный для всех музыкантов. Способ существования, или зарабатывание денег, или и то и другое, если это реально?

— Реально что?

— Совмещать способ существования материального и способ существования духовного?

— Опять же только что упомянутый Гребенщиков. На его примере это хорошо видно.

— В общем-то да. Но опять же ты говорил, что за ним харизма, уже целая эпоха и т.д.

— Ну да, не будем трогать… Это отдельный случай.

— Для тебя существенно принадлежать к какому-то кругу? Например, когда встречаются два молодых человека, кто-то из них произносит — как некий пароль — слово «Аквариум» или «Алиса», а другой на него отзывается, это значит, они уже друзья.

— Я в свое время так познакомился со своим первым и лучшим другом.

— А сейчас это имеет значение или нет?

— Я думаю, сейчас то же самое. Это очевидно: то, что мы сейчас сидим за одним столом и слушаем музыку все-таки довольно похожую.

— Кстати, какую музыку ты слушаешь? Об «Аквариуме» мы уже говорили. Еще что?

— На самом деле, давно уже не слушаю почти ничего. Два года практически не было возможности, потому что мотался по квартирам. В последнее время, года еще нет, как я начал успокаиваться и слушать совсем иную музыку, чем раньше. Раньше слушал исключительно русский рок, а сейчас тяготею просто к приятной, интересной музыке современных артовых композиторов, восточных, европейских. Нравится мне, как играют венгры, чехи, поляки.

— Чувствуешь ли ты себя человеком, который уже встал на определенную линию жизни?

— Думаю, да.

— Как ты считаешь, определенность полезна или вредна для творческого человека?

— Определенность в жизни? Вообще?

— Да.

— Я затрудняюсь сказать. Точно знаю только то, что сама стезя музыкальная предполагает неопределенность. Хочешь определенности — теряешь в поиске.

— Нужно что-то планировать для себя, определять или пусть оно все катится само собой?

— Однажды мне на ТВ в Чите задали такой вопрос. Я развел целую проповедь. Могу повторить.

— Повтори, мы же не смотрели читинское ТВ.

— В условиях, когда действительно неизвестно, что будет завтра, планировать что-то глупо. Но, с другой стороны, если не ставить перед собой каких-то задач, не к чему будет стремиться. И чем сложнее ставишь задачи, тем больше шансов, что получишь по максимуму. И в то же время трудно и глупо что-то проектировать, потому что неизвестно, что будет дальше. Что в этой ситуации остается делать? Делать то, что ты считаешь нужным на данный момент.

— Делай, что должен, и будь что будет.

— Да-да. Именно эту фразу я употребил на ТВ.

— Кстати, ты знаешь, что ее не Гребенщиков придумал? Это рыцарский средневековый девиз.

— Если не врешь самому себе, неправильных результатов быть не может. И с точностью наоборот: если ты врешь себе, тупиковая ситуация неизбежна. Если говорить о более конкретных вещах… Естественно, когда я уезжал из Читы, я уезжал от некой бытовой стабильности. Вот баянист «Вече» сейчас уходит из коллектива. Почему он уходит? Вот она, та самая причина. Он женился, у него семья, детей пока еще нет. Он для себя определил, что музыка не дает ему стабильности. Работа то есть, то ее нет. Соответственно, деньги то есть, то их нет. То ты едешь в Японию, получаешь хороший доллар, то сидишь три месяца просто без работы, проедаешь этот доллар. Естественно, его это не устраивает на данный момент. И он решил, что музыка — это не та стезя, это не работа, скажем так. Надо искать себе стабильную работу — от восьми до шести. И он уходит. Сейчас ищем другого баяниста.
Я прекрасно понимаю, что мое положение крайне нестабильно. Пока проплатил эту квартирку — пока живу. Деньги проем, что буду делать, не знаю. Я просто стараюсь не думать, что будет в мае-июне. Что будет, то будет. Я согласился с этой нестабильностью. В конце концов, если бы я хотел зарабатывать большие деньги, для этого изначально выбран неправильный путь. Иди занимайся коммерцией — денег будет больше. Хотя тоже со стабильностью проблемы у них.

— К слову. Друг рассказал. Один наш общий знакомый. Артист Камерного театра. Зарплата 1750 рублей. Пошел за субсидией на квартиру. А он сам парень мордатый, здоровый, зашел в кабинет, подал справку. Тетка посмотрела на него, разоралась: «Ты, с такой мордой, пришел выпрашивать себе субсидию! Тебе не стыдно?!» Дескать, здоровый мужик. Он ее успокоил одной фразой: «Мадам, вы знаете что, мне нравится моя работа, мне не нравится моя зарплата». Ситуация, конечно, комичная, но она и трагичная. Вот эта тупость совдеповская, что если ты здоровый мужик, должен идти топором махать, ну или кулаками. А если ты артист, должен быть калекой, неполноценным. Или женщиной.

— Немного о твоей деятельности в Чите. Ты же играл там в каких-то командах?

— Как раз в Чите в этом плане у меня все было очень активно. Сейчас я просто очень много времени отдаю коллективу — «Вече». И в плане собственного творчества очень аморфно существую, толком меня никто не знает. В Чите все было наоборот. Я участвовал во всевозможных фестивалях, становился дипломантом, лауреатом, в 1999 году был назван лучшим рок-бардом Читинской области. Фестиваль назывался «Восхождение». Молодежный — до 30 лет. Масса номинаций: лучший проект года, лучшая книга, лучший журналист, музыкант и т.д. Барды всякие. На этом фестивале я и был назван лучшим бардом Читинской области.
Снимались про меня телевизионные передачи. Писали статьи. В этом плане грех было жаловаться, хотя опять же, видимо, это склад моего характера, при всем при этом я оставался там невостребованным.

— А сколько ты во Владивостоке?

— Два года.

— Два года всего… Это мало, конечно. Мы говорили о перспективах в общих чертах. Ты сам какие перспективы себе ставишь? Чего ты вообще хочешь добиться?

— Я хочу все-таки уехать на запад.