# Главная
# События
# Галерея
# Об авторе
# Ссылки
# Контакты

Сергей Николаевич Макаркин славен своей фольклорной деятельностью вообще, а в особенности — как руководитель когда-то не менее славной фольклорной студии «Лутоня», как организатор фестиваля неэлектрической музыки «Равноденствие», как идеолог городского фольклора, вдохновитель отзывчивых владивостокцев на интересные творческие эксперименты, а также мастер по изготовлению такого загадочного инструмента, как калюка. Один из самых уважаемых (при этом постоянных!) не гостей, нет, — здесь он дома, — участников «Электросвалки». За что ему особый поклон.

Я бы хотел задвинуть главную идею, для которой мне никогда не хватает формата других СМИ: народная музыка — это та, которая рождается в гуще народа. Вот эту мысль я бы хотел донести. А если в гуще народа рождается блюз, то блюз — русская народная музыка, если в гуще народа рождается рок, значит, рок — русская народная музыка. Я имею в виду те случаи, когда люди сочиняют сами.

Есть музыка, которая звучит, когда ты хочешь перед кем-то выступить, тебе за это платят, еще что-то, а есть музыка, когда ничего тебе за это не будет. Девочка ходит в музыкальную школу, она пригласила кучу народа к себе в гости на день рождения. Пришли. Она «садится за рояль, снимает с клавишей вуаль» и играет какого-нибудь Мендельсона или Шуберта. Но ведь это ситуация домашнего, бытового музицирования, когда всем все равно, Мендельсон ты или нет, главное — человек хороший попался, все красиво, все восхищаются. Вот эта ситуация, которая, скажем, будучи отнесена назад лет на двести в русскую деревню, была бы абсолютно равнозначна ситуации народной вечеринки, где пелись народные песни, дразнилки и так далее.

Народная музыка и возникла из общения людей. Она не только развлечения несет, она несла и несет до сих пор мощнейшую обрядовую нагрузку, психологическую, релаксационную. Благодаря этой самой музыке народ расслабляется и напряжения, которые возникают в результате тяжелой работы, каких-нибудь взаимоотношений нехороших, разряжаются в атмосфере праздника — народного праздника. У нас его отображением на сегодня является квартирник, например. Междусобойчик, такой народный праздничек, день рождения, Новый год, родины-крестины всякие — какие-то такие ситуации, когда народ собирается, между собой общается. Всю музыку, которая звучит при этом, я называю бытовым музицированием. Не обижайтесь, пожалуйста, на слово «бытовое», имеется в виду, что эта музыка не выносится на сцену. Это маленький праздник внутри повседневности. И вот эта музыка, которая играет те же социальные роли, которые играла народная музыка и сто, и двести лет назад в деревне, я считаю, и звучит на фестивале «Равноденствие». И стараюсь создать все условия, чтобы именно она звучала.

…У нас фолком принято называть все, в чем есть слово «лучинушка» или «былинушка» — лексика из каких-нибудь летописей, былин. Это уже считается фолком, хотя, если так разобраться, письменные памятники были доступны элите, — какой, к черту, народ, какой фолк! Это элита, причем гречески ориентированная, воспринявшая европейскую по отношению к России культуру, то есть это городское население, нацеленное на столичную богемную жизнь. Оно пользовалось этими всеми записями, этой литературой. А народ какое отношение имеет к этой лексике церковно-славянской? Язык даже не такой был тогда…

…Конечно, я, как и многие наши люди, не любил русскую народную музыку, поскольку — я теперь понимаю — просто интуитивно чувствовал, что то, что мне подают под этим соусом, не является русской народной музыкой, никак не мог признать эти песни за свои родные — не цепляли. Это песни даже не хора Пятницкого, а хора имени Пятницкого, образца года 78-го. Я не чувствовал к ним особой любви. Чуть-чуть что-то сдвинулось, когда я первый раз услышал «Ой ты, Порушка-Паранья». Две наши девчонки (это было курсе на третьем или на четвертом, даже на пятом) пели ее. Потом я узнал о существовании ансамбля Дмитрия Покровского. Сначала, когда мне человек сказал о нем, скривил рожу. Да нет, говорит, ты не понял, это не то, это как бабушки и дедушки на самом деле в деревне поют. Вот что стало для меня самой лучшей рекламой…

Как у нас всегда все происходит, вместо того чтобы к своей бабушке пойти спросить, я начал искать народную песню где-то там, какую-то навороченную. В итоге благодаря тому, что я вот так не ценил того, что есть прямо при мне, я проворонил своего двоюродного дедушку, который, как оказалось, играл на балалайке, я даже не знал этого никогда… Более того, когда я в 91-м году, уже будучи заряжен ансамблем «Традиция» и уже даже с диктофоном, приехал домой, я проворонил в своем городе этнографический ансамбль, просто до него не дошел. Был дома всего дней десять, и как-то суета, суета, а в следующий раз смог приехать только в 2007 году, — 16 лет прошло, они просто умерли. Я и их упустил. Вот моя родина, я должен был записать эти песни и научиться их петь, а я этого не сделал. Вместо этого — как бы в форме реабилитации — объездил достаточно много районов в Приморском крае…

Для меня пение народной песни было тем же, чем была бы и бардовская песня, — чем-то таким родным, что ни в коем случае не для сцены, а для себя, но оказалось, что таких людей просто нет во Владивостоке. Я помучился-помучился, понял, что не надо пытаться реанимировать песню, которая была когда-то: если она не естественна для города, хоть разбейся в лепешку, не будет она звучать в городе, а если и будет, то будет звучать иначе, не так, как в деревне. Она будет приурочена к иным событиям. Обрядовые песни в городе уже не шибко попоешь, обрядовые песни нужны, чтоб вызвать дождь, чтобы был хороший урожай. Зачем в городе вызывать дождь? Мы от него и так не знаем куда деваться… Вот фестиваль «Равноденствие» — это ситуация, в которой обрядовая закличка весны уместна, потому что сам фестиваль является такой огромной закличкой весны. Он устраивается для того, чтобы встретить весну. Аналогичную можно найти площадку для исполнения каких-нибудь осенних песен. Песни обрядовые зимы востребованными оказались в детских садах, допустим, колядки, да? Масленичные — тоже в детских садах. Оказалось, что место, где это нужно, оно совсем не там, где я его искал. Оказалось, это наши дети…

Думаю, что все-таки на народную музыку падают люди, которые слышали ее в детстве. Все-таки я слышал, как поют мои родители, моя бабушка… Наверное, оно повлияло. Также помню совершенно отчетливо: второй класс, поэма Кончаловской «Наша древняя столица», вот ее читал запоем. Я час могу цитировать эти стихи, с друзьями просто зачитывались ими, передавали книгу друг другу. Это был первый опыт, когда я ощутил гордость за свой народ, за свою причастность к нему. Наверное, с этого момента и пошло. Еще фильмы: «Александр Невский», «Белое солнце пустыни», другие…

…Может, Александр Невский непосредственно не был учителем, потому что я не сильно равнялся на него. Могу сказать, что в чем-то учителями были Стругацкие. Их книжки довольно здорово прочищают мозги. Если брать писателей, то таких много… Я почти не касался русской классики, в школе быстро убивали к ней любовь, но все-таки — Гоголь, все-таки — Пушкин. Наконец-то прочитал Достоевского. Прочитал самолично «Идиота», это такой кайф! Прочитал два раза подряд со всеми предисловиями, примечаниями — от корки до корки.

Всегда я был в этой ситуации: начиная класса с седьмого я пел и играл какую-то музыку, которая занимала ту экологическую нишу, с которой я сейчас работаю на фестивале «Равноденствие», — бытовое музицирование. Я варюсь в океане бытовой музыки, и, тем не менее, в каких-то местах есть точки прорыва, в которых я выхожу на профессиональную сцену…