# Главная
# События
# Галерея
# Об авторе
# Ссылки
# Контакты

Михаил Павин, вошедший в летопись по меньшей мере дальневосточного художественного искусства как культовый фотохудожник, дизайнер, изобретатель жанра фотофильма и мн. др., не так давно окунулся с головой в новую стихию — музыку (чем, несомненно, вызывает искреннее восхищение). Мы еще через порог его знаменитого чердака перешагиваем, а он уже делится впечатлениями: до пяти утра музыку записывал, совсем, говорит, рехнулся на старости лет (про старость это кокетничает, конечно). Похоже, принцип «сделай сам» Михаил в своем творчестве воплощает как никто иной, всей своей деятельностью подтверждая возможность существования по-настоящему независимого искусства.

…А еще вот знакомая сделала фильмец. Первый в жизни. А музычку она взяла отсюда, отсюда, короче, такие дрова получились, а я че-то взял гитарку, и че-то трынь-брынь, и в общем за час я и придумал, и записал, не стал ровнять, просто так, на память оставил. По-моему, там что-то есть. Для трека — чуть-чуть вот дунуть, акценты поставить, и все. Фильм — сон строителя моста. Там в конце мост начинает ломаться, его починяют, народ ходит, а потом он и она встречаются, и мост ломается. Поэтому оно такое грустное…
Блин, это, оказывается, так интересно.

В 2000-м сделал свой первый фотофильм. На самом деле идеи — они без нас существуют. И кто-то наверняка такие фильмы тоже придумал. Знакомый учился в Америке на журналиста в 2000-х, так их там уже учат снимать так, чтобы потом из этого можно было сделать фильм. Именно снимать фото. Снимать отдельно видео. Сейчас в информационных агентствах такая фишка. Раньше был журналист, который пишет, фотограф, который снимает, если надо — оператор. То есть три человека. Сейчас — один человек. Значит, он должен уметь писать, снимать фото и видео, брать интервью и т. д. И у нас это уже тоже внедряют. У меня вот знакомая в РИА «Новости» работает, в Москву ездила на курсы. У нее обязанность съездить на событие, про него написать, фото снять и видео. Налицо эксплуатация человека. Видишь, появилась «цифра», количество кадров стало неограниченным, это дало возможность, а не использовать ее — это как? Дураком надо быть. И там разные способы, вплоть до того, что видео — это тот же самый набор фотографий, в сущности. Ну а если не 25 брать, а 4–5 кадра, допустим, это же тоже будет как видео, только немного дерганное. Такой способ. В общем, по-всякому. Масса возможностей.

Как к фотографии пришел? Рисовать не научился. Я в 78-м году с художниками познакомился. Мастерская у меня была на двоих, где фототовары, там, наверху. А люди-то совсем из другого мира — мне так интересно было, знаешь, свобода, творчество… Я фото пытался делать. Ничего не получилось, плавать пошел. Там что-то щелк-щелк, щелк-щелк, а потом посмотрел… Ну а какая разница — фото или не фото? У меня в 85-м году такой концептуальный разговор состоялся. Здесь Андрей Камалов был, художник, а та комната пустовала. Там бабушка жила, все завалено было, захламлено. И в общем, мы там что-то обмывали и заговорили за искусство. Я уже тогда фотографией начал немного заниматься, Андрюха у нас график, а родственник мой компьютерной графикой занимался. И вот про это заговорили и как-то пришли к выводу, что, собственно говоря, у этих трех видов гораздо больше общего, чем отличий. У меня родилась идея сделать такую выставку, ну, то есть визуализировать: чтобы там графика, фотографика и компьютерная графика. Но время прошло, все с темы съехали, а у меня это осталось. И первая выставка — в 97-м — была фотографика и компьютерная графика. Там у меня афишка висит. Моя первая выставка, а десять лет до этого работы в стол.

А пошел фотофильм — его надо на музыку класть. Можно, конечно, на звук, но это более ограниченно. А взять, например, Pink Floyd — музыка, конечно, хорошая, но она ж чужая, и получается, что я ресурс чужой использую в своих целях, это как-то не очень правильно. В общем, стараюсь все сам делать. Иногда получается.

Мне просто повезло в жизни. В седьмом классе меня мама запихала в школу, где было программирование, еще в двоичных кодах, все врукопашную, так что, когда компьютеры появились, для меня это не было неожиданностью. Я это воспринял легко. Вот трехмерка, она меня что-то не вдохновляет, я ее не трогаю.

…Ну вот как сейчас гитару взял — и целый мир оживает… Я был водоплавающим человеком по мировоззрению, по привычкам, по всему. И что на берегу происходит, я знал плохо. Когда надумал увольняться, ну, думаю, что — устроюсь в кочегарочку сутки через трое, тут халтура, мало ли там, детские садики, еще что, ну и нормально. А потом выяснилось: чтобы сутки через трое притулиться, это надо 800 рублей взяточку дать, надо знать кому и как это, да и какого, собственно, хрена? Ну, в общем, эта тема как-то сама собой закрылась. А по детским садикам и своих хватает. Там мужички-то такие шустрые, а я ж не знаю, с какой стороны подходить. Стою фотки печатаю, кто-то заходит. Какая-то женщина к Андрюхе пришла, Андрюхи не было. Она увидела: красный свет… «Ого, — говорит, — можно посмотреть?» Я показал. Она: «Ну ни фига себе. А чем ты занимаешься?» Я говорю: «Ничем еще». «Ну давай, — говорит, — я тебе сращу. Подружки как раз рожать начали, ты детишек пофотаешь — какую-то копеечку заработаешь». А я что, думаю, камера у меня японская, пленка немецкая, все как надо. А до этого на цвет не снимал. Пошел. Там, значит, шесть подружек, 36 кадров пленка — по шесть кадров. Щелк-щелк, щелк-щелк. Проявляю пленочку, негативчик идеальный. Ну, начинаю печатать. Цвет вручную печатать — это практически в полной темноте, и результат ты увидишь только там. Пять ванночек, по-моему, в каждой надо с точностью до пяти секунд держать, полградуса температура. Все очень непросто. И результат видишь уже в самом конце. Корректировка цвета фильтрами. Фильтр вставляешь, печатаешь — смотришь: а, пурпура много, значит, надо такой фильтр. Вставляешь. В общем, полдня — это только подгоняешь. Ну, вроде подогнал. И значит, все по четыре или по шесть, и каждую надо подогнать. Печатал-печатал, уже вот такой вот. Просушил их и рухнул спать. Просыпаюсь… А я их под пресс положил, чтобы ровненькие были. Достаю — все сине-зеленые. Что такое? А оказывается, я-то по мокрому печатал, корректировал, отпечаток вытаскивал и смотрел я — уже стемнело — при желтом свете. А при белом свете, ну и после сушки… В общем, цвет ушел, там сине-зеленые такие младенцы, как покойники. Я такой: «Е-мое, что делать?» А бумаги уже нет, и Союз Советский — хрен где купишь. Знакомых еще так не было. Ну, где-то нашел, купил, и дорого, и отпечатал.

Потом с Бурмакиным меня познакомили. Он какую-то акцию разворачивал, говорит, иди ко мне работать, будешь выставки оформлять, буклеты печатать. Я такой: о, ништяк. Подкидывает мне работу. Диомидовский СРЗ. Доска почета. И альбом фотографий — какой этот завод клевый. В общем, работа такая, хорошо оплачиваемая. А я ж не знаю, как что делать. Ну и передовики, там 50 на 60 надо было. Договорились, что человек напечатает. Я снимаю, он — печатает. Прихожу, там замполит. Тряпочку вешаю, стульчик ставлю, светильники. Он начинает сгонять народ. «Васильевна, пойдем фотографироваться». — «Да я сегодня без прически, я сегодня плохо…» — «Иди, тебе говорят, а то премии лишу». Ну и собрали толпу этих передовиков. Ну и, естественно, человек садится, а тут шобла вся. Процесс-то интимный, блин, — нельзя так. А куда их выгонишь? В коридор? Так они разбегутся все. Короче, отщелкал, естественно, там залипуха стопроцентная, как у Жванецкого — «жуткие рожи на доске почета». Приезжаю к замполиту, говорю, знаешь, вот так и так, это психология, в общем, давай проведи меня, на рабочих местах я отдельно с каждым поработаю. Ну а что, пришел, с человеком чаю попил, пообщался, пощелкал, — нормально. Но вопрос печати. Отдал человеку пленку, а тот: ой, с узкого негатива печатать, нет, ребята, даже не буду. Пришлось самому. Было у меня бумаги достаточное количество, а их человек двадцать, наверное, и нужно было по два экземпляра. А я напечатать-то напечатал, а где сушить? Ну, в общем, я их протер и разложил — у себя, у Андрея, везде. И поехал домой. Утром приезжаю… Раньше здесь магазин был овощной, и крыс было много, и они, короче, в пятнашки тут играли. Ладно бы просто запачкали, они когтями эмульсию поцарапали. Я: «А-а-а!» Опять эту бумагу искать, у кого-то от рулона отмотал. И уже так, по пять-шесть штучек печатал. Потихоньку. В общем, трудно было. А потом начались компьютеры, и верстка стала компьютерная, а людей еще было мало, и вот удавалось что-то где-то делать. Я Андрею помогал и как-то в процесс вошел. Последнее… в 96-м году, по-моему, из «Новостей» звонят, говорят, вот у нас фотограф в отпуск уходит, подменишь? У них на последней странице была рубрика «Девочек-приморочек», то есть конкурс красоты, любая девушка может позвонить в редакцию, договориться с фотографом, он ее фотографирует, потом дает редактору, там отбирают, публикуют, читатели голосуют. Это был просто кошмарный месяц! Я понимаю, себя любить надо, но не до такой же степени. В общем, потом месяца два вообще камеру в руки не мог взять. И я так решил: фотография — это святое, поэтому деньги буду зарабатывать чем-нибудь другим. Позже съездил в Москву, посмотрел, что такое арт-рынок, и понял, что это мне тоже не подходит.

Если ты хочешь получать деньги, тебе надо продавать. А продают и покупают — вот это пространство называется рынком. Не важно, музыка ли это, фотография. А схема продажи одна: ты делаешь себе имя на чем-то, и потом оно тебя кормит. Вот как Черкасов раскрутил себя как живописатель нашего родного любимого Владивостока, и он уже двадцать лет живописует, продает, живет, дышит свежим воздухом и т. д. Это все хорошо, но! Если он начнет писать натюрморты, его сразу перестанут покупать. Потому что люди уже привыкли. И он, получается, в этом плену. И так во всем: если магазин продает окорочка, люди туда ходят за окорочками, да? А завтра ты там начинаешь продавать купальники — вот такие, замечательные, но народ-то идет за окорочками. И если я хочу продавать свои работы, я должен… Вот если снимаю цветочки, то я должен всю жизнь снимать цветочки. А я не хочу. Сегодня цветочки, а завтра я хочу девчонок снимать, а послезавтра — мальчиков, а потом закаты, может быть, я захочу снимать — откуда я знаю, что захочу? Вот так вот. А за свободу, как принято, нужно платить. Очень редко у кого это совпадает. Вот Pink Floyd например. Делали всю жизнь то, что хотели, и они всегда были богатые. Они всегда зарабатывали деньги. Вот так вот у людей совпало. Допустим, Гребенщиков, он всегда поет то, что хочет. Где хочет и кому хочет. И многие просто завидуют — либо открыто, либо нет. Поэтому если кто-то хочет, чтобы то, что он делает, продавалось, так ты, будь добр, это упакуй, назови и приложи какие-то усилия, чтобы это продавалось. Если ты делаешь, допустим, бриллиант, то продавать его в подземном переходе — это нонсенс. Нужно строить магазин, нужно ходить на губернаторские балы, правильно? Один товарищ знакомый как-то пришел, говорит: «Я там полторы тысячи музыкальных произведений написал». Я выборочно послушал: это же зарисовки, рабочий материал, на память. А куда и что это? Набрать диск, но о чем он? Что он скажет, насколько он созвучен и т. д.? Где тема, концепция? Нету. По клубам, говорю, что? не ходил? «Ходил, — говорит. — В BSB». И с кем ты там разговаривал? «Ну, — говорит, — я пришел, сказал, что я…» В общем, с кем-то он там поговорил о чем-то. Ну представьте: я приду, скажу, что я такой клевый, возьмите меня. Это же не так делается. Выясняется, кто рулит вообще процессом, делается демо, если это сценическое что-то — должно быть видео, чтобы видно было, что там у тебя: костюмы, или работа со светом, или как вообще ты ведешь себя. Вот как человеку принимать решение? У него, извини, налоговая, у него менты, куча всего, а тут приходит человек и говорит: я такой гениальный. Ну, гениальный, молодец, спасибо, поздравляю. Какое это отношение к нему имеет? К людям же надо подходить по-человечески. Или вот жалуется человек: книгу выпустили, а там такие стремные фотки, а вот у меня такие клевые фотки, а их не взяли, все козлы, у меня там столько фоток, столько фоток. Я говорю: а тебя кто-нибудь просил их делать? «Нет». А тогда почему у тебя их кто-то должен покупать? Не надо было, значит, их делать. Купи вот у меня стол. Антикварный. Задешево отдам, штука баксов. И все. «Мне не нужен стол». А им твои фотографии не нужны. То же самое. Так что все в этом мире справедливо. Ты определись, чего ты хочешь. А потом уже решай, как этого достичь. И тогда все нормально.

Чернила кончились, я купить не могу. Ну бывают в жизни такие периоды, когда 600 рублей на картридж — критично. Но я придумал стишок и форму подачи. Зато, понимаешь, я сделал то, чего раньше не было. Был бы у меня картридж, я бы просто напечатал, и все. А так получилось другое. Я как-то придумал такую фишку из двух частей. Часть первая: у любого человека в любой ситуации есть какие-то возможности. Часть вторая: у любого человека в любой ситуации возможности ограничены. Это уравнивает меня и с Биллом Гейтсом, и с Абрамовичем, потому что их возможности неизмеримо больше моих, но они тоже ограничены. Но им, чтобы оставаться на этом уровне, нужно больше тратить, так? Не бывает безвыходных ситуаций. Мало того, если так пофантазировать: попал бы в условия, когда у меня есть все… А я там просто не смогу работать. Потому что я всегда все делаю не благодаря, а вопреки. Вот, допустим, сказали бы: дадим тебе сто миллионов рублей, снимай фильм, — так я встал бы в тупик. Ненадолго, но встал бы.

Вчера включаю «ящик», и там Пушкарев рассказывает, какой замечательный будет праздник. 200 миллионов, тыры-пыры… Я чуть не позвонил туда — сказать: ну вот как печатать фотографии, когда вот воды нет? А воды нет, потому что напора нет, потому что трубы дырявые, она в землю уходит. Может, сначала трубы отремонтировать, а потом праздновать? А то сцена с десятиэтажный дом. Да какого хрена мне эта сцена! Не знаю, психология проституток: ой, сюда приедут большие дяди, надо денег добыть, надо удивить. Зимой мы самую дорогую елку поставили, сейчас вот сцену. Вот бы сцена рухнула. (Смеется.)