# Главная
# События
# Галерея
# Об авторе
# Ссылки
# Контакты

К искусству я всегда как бы тяготел. Рисовал. Потом стихи начались, музыка. Потом все больше и больше творчества: перформансы и видео-арт. Творческий человек, он же неостановимый в этом плане. Появляется некая задача, например самая бытовая — починить кран в ванной. Творческий человек все равно ее решит творчески. Потому что у него есть определенный способ жить: жить интересно, разнообразно. Так он и себя «развлекает», и окружающих, естественно, тоже. Развлечение — первая часть творческого акта: удивить, заинтересовать, а потом уже начинается серьезная работа — смыслы, подсмыслы, сверхзадача.

Касательно песенного творчества, это я хорошо помню, как началось. Ребята пели разные песни под гитару у меня дома. Тусовка художническая. И потом сказали мне: «Паша, что мы все чужое поем? Давай, надо написать свою песню». Я говорю: «Послушайте, я никогда не писал ни песен, ни стихов... Может, я — и не талантлив в этом отношении». А они говорят: «Вот в Древней Греции этому просто учились, вопрос таланта не стоял. Стихосложению учились, рисованию учились, музыке учились. А те, кто на самом деле талантливым оказывался, становились прославленными, но на общем уровне любой человек мог стишок написать». Мне очень понравилась эта идея. И пошло стихотворение за стихотворением. Потом показал первую песню — «Вот идет синяя борода». Ребята оценили: «Ну вот, нормально уже ложится на музыку». Так и с игрой на музыкальных инструментах было. Сначала всегда рядом есть тот, кто тебе подыграет, а потом случается такая ситуация — помузицировать бы, а тех, кто играет, рядом уже и нет. Вспоминаешь Древнюю Грецию и сам начинаешь всему учиться.

Первый курс в училище. В художественное училище я сбежал из школы, после девятого класса, — замучила школьная система. В школе я делал попытки ее изменить: из «Б» класса по собственному желанию перешел в «Д». «Д», вы знаете, — это самый слив тех, кто не хотел учиться. Меня не пускали. Говорили: «Ты нам здесь нужен, почти отличник, хорошист твердый… Зачем тебе в «Д» к д-ебилам?» «Дебилы» оказались очень интересными. Далеко не все были лодырями, большинство просто были увлечены не учебой, а неким домашним хобби: кто-то «мокики» целый день ремонтировал, кто-то на гитаре играл. В «Д» мне понравилось — много неформатных людей, со своим миром, этаких маргиналов. В школьной системе их постоянно все гнобили: и ребята из других классов, и преподы. Тогда я стал чем-то вроде адвоката своих одноклассников. Как человек, который может понять их позицию и отстаивать ее, словно свою, перед педагогами, завучем или директором, перед кем угодно.

После девятого класса я твердо решил уйти из школы. В училище я попал в совершенно иную среду. Здесь я встретился с Глуховым, Штейнбергом и другими культовыми персонажами «с иных планет»: волосатыми, бородатыми, в узеньких джинсах или в широченных клешах, в какой-то разноцветной одежде… таких «художественных». Особенно запомнилось, как они всем училищем босиком по первому снежку ходили. Это все было очень удивительно для меня. Один год где-то я еще держался, в тусовках не участвовал. Каратистом был, реалистом, отличником — все такое. А потом уже на карате меня спросили: «Ты, Паша, выясни, кто ты: художник или каратист?» Смешной вопрос… А я долго думал, а потом сказал: «Художник». Вот тогда и началась моя богемная жизнь.

Свою поездку «на Запад» в 2000 году я предпринял как «пенсионерскую». В Императорской Академии Художеств была такая традиция — пенсионерская поездка. Выпускников отправляли на стажировку в Италию на полный пенсион — приобщиться к истокам искусства. В 1999 году во Владивостоке я добился всего, чего на тот момент желал. В 1998 году директор «Артэтажа» Александр Городний впечатлился моими рукописными арт-книгами, познакомил меня с Мариной Куликовой, единственным профессиональным искусствоведом в сфере современного искусства в городе. Марина со Светой Ворониной организовали мне персональную выставку. После этого я стал вхож в круг «известных» художников Владивостока, открылись двери всех местных галерей. То же самое случилось с поэзией — я удачно устроился в «Серой лошади» вместе с другими поэтами, моими друзьями. У меня была рок-группа «Женские блины», которая начала к тому времени концертировать. Была и хорошая работа — художник в отеле «Хендэ», которая кроме денег и массы свободного времени давала хорошую техническую базу: свой кабинетик, разные материалы, компьютер, принтер для печати моего самиздата «Собаки». Думаю, это был максимум для творческой жизни во Владивостоке. Для развития оставалось не так много стимулов.

У меня был такой план: три года — в Питере, три года — в Москве и пару лет — за рубежом.
На момент отъезда у меня уже был немалый опыт путешествий по стране: я посетил все основные города по Транссибу, побывал в Москве и Питере, присмотрелся к учебным заведениям… Легче всего вписаться в коммуникацию через образование. Приезжаешь, поступаешь куда-то учиться, и сразу круг знакомых появляется, жилье в общаге и тому подобное. Из всех вузов страны мне понравилась «Муха» — Художественно-промышленная академия им. Мухиной в Питере. Я умышленно так занизил свои способности на вступительных экзаменах, чтобы у тамошних преподов сложилось ощущение, что меня есть чему учить и мне это необходимо. Покладистым был таким. Этому научил меня Дальневосточный институт искусств, который я оставил после 3-го курса. Там была такая история. На вступительных экзаменах, традиционно для Владивостока, был конкурс — один человек на одно место. Так вот, я, после Училища, с Персональной выставкой за спиной, умудрился не поступить: проблема была не в недостатках живописи, а в том, что на экзаменах я не только рисовал, но и пел окружающим, почти всем знакомым, песни под гитару. Декан Виталий Ильич Кандыба, помню, заходил на экзамены, слушал мои песенки и говорил: «Пойте, пойте», а потом выставил «двоечки». Я тогда всю художественную общественность привлекал, Городнего, Камалова, Шебеко, просили, надо, мол, Шугурова взять, художник ведь… ну, спел там панковскую песенку... Не помогло, год работал, освоил компьютер, потом поступил тихо, образцово, политично. И когда в Питер поступать поехал, уже знал, как надо себя вести. Поступил туда с первого раза — далеко не у всех это получается. И сразу у меня появилось общежитие, сразу круг знакомых. Когда я туда поступил, стал «перышки распускать», показывать, на что действительно способен: абстрактная живопись, арт-книжки, рок-н-ролл. Предложил однокурсникам выставку совместную сделать. Многие испугались: «Это тебе не твой Урюпинск. Здесь Питер! О выставке ближайшие пять лет и не думай. Здесь уровень не тот!» У меня же через полгода была выставка в легендарном «Борее», потом в других галереях. Тусу нашу владивостокскую стал подтягивать, шоу совместные организовывать. Естественно, это выводило меня за рамки моего вуза. Знакомился с разными интересными людьми, стал вхож в тусовки художников, хотя, конечно, не без ломок: в Петербурге — совершенно другой стиль, «серовская» серая школа, совершенно другая ментальность. Но, как я уже говорил, творческий человек любую проблему решает творчески, проблемы ментальности и стиля я также решал.

Через три года, согласно жизненному плану, надо было ехать в Москву. Я думал перевестись из «Мухи» в заведения соответствующего уровня — в «Строгановку» или в «Сурок». Поехал, познакомился с преподавателями. С Никоновым познакомился. Портфолио мое убеждало, стали протежировать. Уже какого-то двоечника нашли, чтобы его с бюджета «слить», освободив для меня место. Но, присмотревшись к московским порядкам, как, например, отмечают студентам пропуски, а потом заставляют эти пропуски выкупать, я решил себя пощадить. Свой круг московских знакомых у меня уже был, на выставки-тусовки я регулярно ездил. Но обменять этому «городу на износ» три года на сомнительные знания и сомнительное общение я не решился. На самом деле Питер и Москва — это уже один город, я его называю — Москвопитер. Расстояние — одна ночь пути. Поэтому я решил себя пощадить. Я уже не был готов опять играть послушного школьника. Поэтому я не переехал в Москву.

Так же получилось и с Европой. Европу я проехал основательно. В образовательных заведениях был, посмотрел, пообщался. И понял, что не хочу тратить год или два своей жизни на то, чтобы там учиться.

Потом в Америку попал. И ее проехал. Посмотрел, как и чему там можно поучиться. Понял тамошнюю концепцию. Конечно, если бы я хотел где-нибудь утвердиться, в Москве или в Нью-Йорке, то, естественно, надо было бы там пожить, повертеться в тамошних кругах, стать «своим», потому что везде, и во Владивостоке тоже, решающее значение для нормального творческого существования имеет тусовка — кого ты знаешь, кто знает тебя. Но моей задачей было — просто съездить, посмотреть, перенять опыт и вернуться на родину. Я с этой задачей вполне справился. Могу сказать, что и Питер изучил, и Москву, и «заграницы». Девять лет я был в «пенсионерской» поездке, один год был задержкой, можно сказать, бытовой, в связи с рождением дочери Нади. Это была полностью оправдавшая себя поездка. Помимо указанных столиц поездил по всей России, делал выставки и проекты. Екатеринбург — как родной, Нижний Новгород, Омск, Бишкек... Это очень важно для русского — осознание своей страны, осознания принадлежности своей. Я это все сделал и теперь знаю точно, что мой город, Владивосток, — не то что «неплохое» место, это охрененное место для того, чтобы жить и делать искусство, привлекая внимание всей мировой культурной общественности. «Паша Шугуров в городе своей мечты» — таков теперь мой лозунг.

В 2003 году у меня оформилась концепция «33+1». До этого я не знал, как мне структурировать фонтан своего разнообразного творчества, кто я — музыкант, художник или скульптор? Мой стиль, какой он? Сначала ты — абстракционист, потом — шансонье, потом — мрачный фотограф, потом веселый аниматор, а какова твоя главная идея? Зачем это все? Я долго искал форму для объединения своего творческого разнообразия. В итоге у меня появилась концепция «33+1», когда я придумал 33 виртуальных художника и каждого из них сделал самодостаточной личностью с определенным стилем, а сам стал «куратором» множества своих субличностей. У каждого есть лицо, выдуманная биография. Потом из этого театр я создал — реальных актеров стал приглашать. Например, шесть моих виртуальных художников выставляются. Я приглашаю шестерых актеров, которые могут себя вести как угодно, главное, чтобы они называли себя именами моих виртуалов. И в эти игры я играл с крупными столичными галеристами, которые сильно сердились, когда узнавали, что это были все подставные лица, такие «дутые пузыри», «инфляция» их арт-рынка. Мне кажется, что такая структура творчества достаточно точно отображает «осколочное» мировоззрение современного человека. Все это знают — очень много взглядов на окружающую реальность, нет единой доминирующей идеи, «-изма» такого, все определяющего. Все мы живем в фанки-мире, где «сегодня я твой начальник, а завтра танцую для тебя стриптиз в диско-клубе».

Моя жизнь развивается по такому заранее написанному сценарию, подчиняясь сверхидее. Моя жизнь — как тотальный арт-проект. Развитие человечества — от эпохи первобытных отношений до нынешнего постмодерна — я тоже воспринимаю как осмысленный проект, именно как развитие, прогресс, а не как проживание. Мне очень нравится Американский проект, искусственно созданная нация. Представляю, какие это были суперлюди, приехавшие на неизведанную, необустроенную землю, «вкалывающие» там, как «папы карлы», и построившие в итоге новый мир. Теперь их потомки «почивают» на лаврах своих предков, живут в комфортных условиях, в мире потребления и развлечений. Понятно, что с этими структурно изменившимися американцами разговаривать особенно не о чем, только тусоваться, наслаждаться.

Россия всегда развивалась очень централизованно — все процессы шли через Москву. Сейчас многим стало понятно, что такая схема очень заторможена и в современном мире работает неэффективно. Я надеюсь, что нам с единомышленниками удастся предложить своей стране другую, децентрализованную, схему. Здесь очень важно широкое понимание своей страны и контекста мирового культурного процесса. Многие культурные деятели работают в этом направлении (Сергеев и Прудникова в Екатеринбурге, Гельман в Перми, Коржовы и Логутов в Самаре и другие), а это значит, что скоро к нам присоединятся и политики, и коммерсанты… Так всегда было. Главные наши орудия — это современные средства передачи информации и доступные средства передвижения. Это основа нашего мира, новая индустрия продвижения и популяризации культуры и искусства в контексте атмосферы его создания и бытования. Уверяю вас, смотреть искусство в пространстве белой галереи, пусть даже самой идеальной, и смотреть искусство в мастерской художника, в самой его колыбели, — это несравнимые впечатления, совершенно разная глубина погружения.

Хотелось бы еще отметить одну особенность творческих людей Владивостока. Есть местечковая, абсолютно маргинальная идея, что художник не должен зарабатывать деньги. У нас город этаких бессребреников, «ван гогов», причем далеко не у всех из них есть братья-спонсоры. Хотя из истории искусств известно, что все «великие» профессионально зарабатывали своим творчеством. Сезанн готов был свою картину разрезать на столько частей, сколько потенциальный покупатель готов был оплатить:
— Пятьдесят рублей стоит!
— У меня только пять.
— Вот вам десятую часть тогда.

Мечты? Они не совсем мечтами у меня называются. Это такие мыслеформы. Они все воплощаются. Вот последний пример: как приехал во Владивосток, сказал: «Нужен офис, в романтическом районе, где-нибудь в порту, чтобы из окна открывался вид на корабли, на город, на сопки, и море — обязательно. Чтоб гостей со всего мира было не стыдно приводить, чтобы красоту нашей земли можно было показать из окна офиса. И еще условие — 300 рублей за квадратный метр». И мне все сказали — это нереальные цены для города и в порту ничего не сдается. Порт наш — золотой. Через месяц я нахожу ровно за 300 рублей офис с офигенным видом на Золотой Рог, один в один, как заказал… Теперь «Добро пожаловать» в колыбель 33+1 на Дальнем Востоке! Так оно работает… и уже не удивляет. Иногда даже боишься себя: точно ли тебе хочется того, что загадал?

Свой «социальный» период я планирую закончить лет через 15 и заняться своими личными проектами: живописью, философией, мемуарами. Уже формирую мыслеформу иметь домик в Надеждинском, недалеко от моря. Планирую быть профессором, чтоб ко мне приезжали благодарные студенты с тортиками и своими вопросами: «Как это было в ваши легендарные годы?» и т.д. Последний период жизни я хотел бы посвятить рисованию именно станковых произведений. Потому что сейчас я ничего не рисую «для себя». Я сейчас занимаюсь вопросами общественными, рисую на улице, делаю инсталляции во дворах. Что еще? Очень мне нравилось в Питере с гостями приезжими или с дочерью со своей гулять между своих объектов — раскрашенных домов, скульптур и рассказывать истории создания этих произведений, наблюдать, как они обрастают мифологией. Надеюсь, во Владивостоке это будет как у Ненаживина… за уголок зайдешь, а там — скульптура. «Да! Это мы, детка, делали 15 лет назад, было легендарно». И эти мои надежды далеки от самолюбования, я считаю, что так все мы должны жить, делая все для себя, своих потомков, своей родины. Я хочу, чтобы на радио звучала владивостокская музыка, как это было во времена «влади-рок-попа».